facebook
Официальный сайт Народного артиста Украины - Павла Зиброва
Биография
українська
русский

"РАЗРЕШИТЕ С ВАМИ ПОЗНАКОМИТЬСЯ"

Скачать книгу в формате fb2

ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ ЖИТЬ. КОПАТЬ – НЕ ХОТЕЛОСЬ

В армию меня призвали после окончания консерватории уже взрослым – в 23 года.

В тот призыв из ансамбля песни и танца Киевского воинского округа на консерваторских как раз пришел целевой заказ, и я вместе с Жорой Черненко попали в это воинское подразделение. С начала была учебная часть, школа молодого бойца. Два месяца из нас старались выбить гражданский дух и сделать воинами. Но это было очень тяжело: если к армии приходят мальчики по 18 лет, то и я, и Жора, а вместе с нами еще 30 человек из консерватории – балеруны, хормейстеры, инструменталисты, скрипачи, – давно уже вышли из этого возраста, половина из нас были люди женатые и имели детей. То есть были взрослыми, сформировавшимися людьми с собственными взглядами. А нами старались руководить мальчики-сержанты по 19 лет.

Очень быстро мы, люди с опытом, поняли, что нашими музыкальными пальчиками долбить киркой лед, копать или прибирать просто невозможно! – как же потом мы будем играть на скрипках или контрабасах? Пальцы надо было сохранить любой ценой!

И здесь Жора оперативно узнал о том, что в штабе учебной части есть духовые инструменты, а вот оркестра – не было! Правда, часть из тех инструментов была поломана, но это для нас не имело большого значения. Начальству Жора доложил, что мы все отремонтируем, а если будет надо, то отвезем в Киев в мастерскую, приведем все дудки в боевой порядок, и сделаем оркестр. Что же это за военная часть, когда она не имеет собственного оркестра! И начальство дало "добро"!

Но был здесь один нюанс: на этих дудках из всех нас умел играть только один Жора Черненко, который имел опыт десятилетней школы. И только, так как дальше, в консерватории, он учился уже как ударник. Правда, кое-что из игры на духовых инструментах он помнил. Остальные желающие играть в духовом оркестре были совсем неликвидные: балеруны, хормейстеры, скрипачи, которые к этим инструментам не имели никакого отношения.

Наш полковник даже не догадывался о таком состоянии вещей!

Вот инструменты мы отремонтировали и начали дудеть. Это было ужасно!

Мне, как бас-гитаристу, как контрабасисту, дали тубу. Взял я ту дуру-бандуру с огромным мундштуком, за которым губ не видно. Жора показал мне пальцовку – как берется до, ре, ми, фа, соль, ля, си и – это было не тяжело. Но самое главное и трудное – это дыхание и губы. В первый же день дудения у меня на губах повыскакивали болячки, а губы выглядели так, как если бы я перецеловался с полусотней девчат, – такие были засосы после мундштука! Но очень хотелось жить и совсем не хотелось копать. Эти слова стали лозунгом для нас всех.

Буквально через 3-4 дня вавки на губах сошли. Потом появились новые, снова сошли и так три-четыре раза у меня, как у ящерицы, менялась кожа. Через две недели губы окрепли так, что я мог уже играть по нотам и даже при этом ходить. Так же было и с другими ребятами, которые тоже хотели жить и не хотели долбить лед. А через месяц у нас появился репертуар.

Это была зима. Морозы тогда были страшные. Но каждое утро мы должны были играть на полковом построении, чтобы под нашу музыку воины могли пройтись плацем. И каждое утро нам выдавали по пол-литра спирта, чтобы мы могли протирать в инструментах кулисы, клапаны, иначе они бы на морозе по замерзали. Но на морозе мерзли и мы! Этот спирт делился поровну: половину – в инструменты, половину – в себя. И холодно уже не было.

В оркестре нас играл 10 человек, а из консерватории пришло – 30! И те, которые остались ходить маршем по плацу, мечтали попасть к нам в оркестр. Они понаходили полуразбитые, полу разобранные инструменты – лишь бы только они выглядели, как инструменты, и пристроились к нам – делали вид, что играют. Так мы прикрывали еще человек пять.

Все было бы хорошо, и с течением времени наш оркестр постепенно овладел бы игрой на духовых инструментах, если бы не случилось комически-трагическое событие.

Когда оркестру было только три дня, и мы все ходили, мучились с губами, пришел к полковнику мужчина из соседнего села и попросил:

– У нас умер председатель колхоза, и его надо похоронить с почестями. Дайте ваш оркестр!
Полковник к нам:
– Ребята! Вы готовые? Я слышал, что вы уже что-то играете?!
И мы так бодро ответили:
– А как же! Конечно, мы можем!

Нормально, да?! Ситуация... Играть первый раз в жизни на дудке, а еще и на похоронах... Но стимулом для принятия участия в этой акции было то, что мы знали – там нас накормят вкусными домашними кушаньями, солдатская пища уже успела ужасно надоесть.

Загрузили нас человек 7-8 в автобус и повезли. Привезли. Конечно, мы стали готовиться. Вот-вот покойника должны вынести. Мы должны были играть похоронный марш. Хотя мы слышали его не один раз, но – ни разу не играли. И поэтому очень волновались. Всю надежду мы возлагали на Жору Черненко. Он сказал:

– Тему я сыграю. А вы ушами ловите и подстраивайтесь под меня...

Божье же ты мой! Времени на репетицию не было, инструменты увидели три дня назад!..

Вот мы стоим в парадной форме, ждем. Выносят. Организатор махает рукой духовому оркестру – давайте, начинайте! И мы дали первый аккорд... Лучше бы мы этого не делали... У меня появилось такое ощущение, что сейчас покойник встанет и посмотрит, кто же его так приветствует... А народ уже смотрит не на гроб, а на нас, на оркестр. Но это было только начало, это был только первый аккорд!.. К сожалению...

Как нам было стыдно... А кроме этого на морозе позамерзали проклятые кулисы, губы не слушались – только посходили первые волдыри, в тонику мы не попадаем, и все на нас смотрят. Я был готов сквозь землю провалиться. Правда, всю лажу списали на то, что дудки позамерзали, и нам быстро вынесли самогон – спирта не было, чтобы протереть инструменты. Конечно, кое-что залили и в себя, – мы тоже озябли.

Это был не конец, а только начало. Оркестру надо было сопровождать похоронную процессию на кладбище, до которого километра три, и все это время мы должны были играть этот марш. Поэтому, сыграв его раз с тридцать-сорок по дороге, под конец мы играли уже очень неплохо.

Потом гроб с покойником под залп и под гимн Советского Союза надо было опускать в могилу. То есть, давайте, военные, играйте гимн! С гимном была та же самая история, как и с похоронным маршем. Бедный покойник, мне его было очень жаль. Хотя, когда мы сыграли гимн в четвертый раз, то вышло довольно пристойно – успели его выучить. Вот такая была репетиция боем.

Конечно, на поминках нас напоили, накормили, и еще и с собою дали в казарму. Но как это все пронести? Ведь на КПП сержанты все заберут! Вы когда-нибудь видели здоровенный барабан? Думаю, видели. Мы сняли у него с одного стороны кожу, составили все аккуратно в середину и снова поставили эту деталь на место. Барабан пришлось нести двум, чтобы, не дай Бог, что-то не разлилось и не разбилось. Возвратились мы в казарму, а народ уже ждет.

После отбоя все выставилось на стол и с неистовой скоростью исчезло в желудках проголодавшихся солдат. Результат – вся казарма пьяная, а утром рота поднималась с большим трудом.

Два месяца мы пробыли в учебной части. Начальство нашим оркестром было очень довольно, к нам благосклонно относились. К принятию присяги мы подошли с прекрасной концертной программой: театралы подготовили номера художественного чтения, танцоры – замечательные танцы, музыканты получили гитары и сделали небольшую эстрадную группу. От концерта все были в восторге!